15 августа будут поздравлять с 50-летием исполнителя «Русского вальса» и многих других замечательных песен - заслуженного артиста России Юлиана. В преддверии юбилея музыкальный обозреватель «Экспресс газеты» побеседовал с ним о его творческом пути.
- У меня с детства не было вариантов выбора, кем быть - космонавтом, инженером или водителем трамвая, - признался Юлиан. - Я всегда знал, что буду артистом. В своей родной Коломне еще в школьные годы давал концерты. А после 7-го класса поехал в Москву и предпринял попытку поступить на драматическое отделение в ГИТИС.
Курс тогда набирали одна из моих любимых актрис Людмила Касаткина и ее муж - режиссер Сергей Колосов. Конкурс был - 100 человек на место. Я успешно прошел все три тура прослушивания. Нужно было подавать документы. А подавать мне было нечего. Я вынужден был признаться, что еще учусь в школе.
Меня пригласили к Касаткиной и Колосову. «Зачем же ты нас так обманул?» - спросила Людмила Ивановна. «Очень хотелось испытать себя», - объяснил я. «Если бы у тебя были документы об окончании школы, мы бы тебя взяли, - сказала она. - Но мне кажется, что твое призвание - пение. Тебе лучше идти учиться на певца».
Домой в Коломну я вернулся расстроенный. В школу ходить не хотел. Ну какая школа, когда меня уже почти приняли в артисты?! И тут пришла неожиданная идея - перейти на экстернат. В советское время эта форма обучения использовалась очень редко. У нас в городе я был единственным за долгие годы.
Разрешение мне давали чуть ли не на уровне горкома партии. Я целый год готовился и сдал экзамены сразу за два года. А когда получил школьный аттестат, случайно услышал по радио, что на эстрадном отделении ГИТИСа впервые набирает очный курс знаменитый режиссер Иоаким Шароев, у которого заочно учились Алла Пугачева, Лайма Вайкуле и другие звезды.
Я вспомнил слова Касаткиной про мое призвание и решил поступать к Шароеву. Из 1300 претендентов он отобрал только 13. И в эту чертову дюжину попал я.
Как превзойти Паваротти
- Хотя наше отделение называлось эстрадным, певцов там не готовили. Тех же заочниц Пугачеву и Вайкуле учили по специальности «режиссер эстрадных и массовых представлений». Такая же специальность была по диплому и у меня. Но мне в виде исключения дали второй диплом - «артист эстрады». Специально для меня приглашали педагога по вокалу - звезду 60-х Тамару Миансарову, которая преподавала на отделении музыкального театра.
А самым главным моим педагогом был сам Шароев. Как-то он запер меня в кабинете и сказал: «Слушай меня внимательно и научишься, как надо петь! Голосов хороших много. Паваротти явно поет лучше тебя. Тягаться с ним бессмысленно. Но если ты будешь не просто брать ноты, а думать, о чем ты поешь, ты всех превзойдешь». Эти слова я запомнил на всю жизнь.
Благодаря Шароеву для меня сделали еще одно исключение и разрешили мне совмещать учебу с работой в концертах и съемками на телевидении, что студентам ГИТИСа строго запрещалось. Уже на первом курсе я принял участие во Всесоюзном конкурсе артистов эстрады и занял там 1-е место. Выступал я, кстати, с песней «Старый клен» Александры Пахмутовой, с которой еще не был знаком.
Потом Миансарова помогла мне записать на студии при ГИТИСе мою авторскую песню «Мне не хочется жить без России». С этой песней я пришел в редакцию народного творчества ЦТ к Ольге Молчановой, и она взяла меня в свою передачу «Шире круг».
Тогда было всего четыре телеканала, и одного эфира в этой передаче хватало, чтобы на следующий день проснуться знаменитым. Еще один эфир мне устроила легендарная Алла Баянова, с которой мы познакомились на каком-то концерте. Она позвонила на Первый канал и сказала: «У меня есть очень хороший мальчик. Его надо обязательно показать». К ее мнению прислушались и дали мне исполнить песню «Взгляните на пустующую вазу», которую мне написала Ирина Грибулина.
Еще Баяновой я был обязан своим сценическим именем. «Почему ты выступаешь как Юлиан Васин? - удивилась как-то она. - Это не звучит. Убирай фамилию! Будешь просто Юлианом».
Песня про Россию
- Я считаю, что мне в жизни очень повезло. Я приехал в Москву на стыке двух эпох - незадолго до распада Советского Союза. И успел заскочить в последний вагон уходящего поезда. Мальчику с улицы еще можно было куда-то прийти и без денег и блата получить поддержку. Если бы я приехал чуть позже, я бы вряд ли куда-то пробился.
Тогда уже вовсю разгулялся шоу-бизнес. А для него я был совсем не формат. Эдакая белая ворона. Это сейчас про Россию поют все кому не лень - кто искренне, кто ради того, чтобы выслужиться. А в начале 90-х такие песни были не в моде. И старый советский репертуар никто не перепевал. «Зачем тебе этот нафталин? - говорили мне продюсеры. - Ты же молодой парень. Тебе надо петь что-то современное. «Два кусочека колбаски», и вперед!»
Предлагали вложить в меня деньги. Но я посылал их всех на три буквы. Я с детства слушал пластинки Александра Вертинского, Изабеллы Юрьевой, Леонида Утесова, Клавдии Шульженко, которые собирал мой дедушка. На такой музыке меня воспитали.
Исполнять песни в стиле «Ласкового мая» я никак не мог. И продолжал петь то, что мне нравилось.
Интересная история получилась у меня с «Русским вальсом». В концертном зале «Россия» намечался концерт в честь Дня независимости. Его должно было снимать телевидение. «Чтобы туда попасть, нужна песня про Россию», - сказали мне. У меня была такая песня, с которой я выступал в передаче «Шире круг». Но мне захотелось сделать новую.
В то время у меня как раз началось сотрудничество с Александрой Пахмутовой. И по моей просьбе она со своим мужем Николаем Добронравовым написала мне «Русский вальс». Правда, долго сомневалась: «Зачем тебе песня про Россию? Может, лучше про любовь?» В итоге из концерта в «России» меня с «Русским вальсом» вырезали. А песня осталась и со временем потихоньку раскрутилась. Ее очень полюбил наш президент Борис Ельцин. И меня даже приглашали петь ее в Георгиевском зале Кремля перед английской королевой.
Смена белья
- Многих смущали мои близкие отношения с известными женщинами, которые были намного старше меня. На самом деле в этом не было ничего удивительного. Эти женщины прожили большую часть жизни в Советском Союзе и были потеряны в нашей новой демократической России. Не понимали, как им жить дальше. И вдруг они увидели мальчика, который тянулся к советскому наследию, знал и любил их старые песни и фильмы. Я стал для них своеобразным проводником из прошлого в настоящее и будущее.
Особые отношения у меня сложились с нашей великой актрисой Нонной Мордюковой. Я фактически заменил ей погибшего сына от Вячеслава Тихонова. Какие-то «фирмачи» подсадили его на наркотики. И он погиб от передозировки. После этого Мордюкова впала в жуткую депрессию. Чтобы уснуть, постоянно пила таблетки. Не хотела ни работать, ни вообще жить.
Лишь через полгода ее уговорили поехать на гастроли в Череповец. Там проходил большой концерт, посвященный Дню металлурга. В числе других артистов туда пригласили и меня. За кулисами ко мне обратились дети из местного танцевального коллектива, чтобы я помог им сделать фото с Мордюковой. Я подошел к ней и попросил ее сфотографироваться с этими детьми. Она посмотрела на меня взглядом гипнотизера и спросила: «А ты что здесь делаешь?» - «Пою, - ответил я. - Скоро пойду на сцену». - «А я пойду тебя послушаю», - сказала Нонна Викторовна.
Мое выступление ей понравилось. Она засыпала меня комплиментами. А уже на банкете после концерта мы общались с ней как добрые друзья. Меня поразила ее невероятная простота. У нее не было никаких понтов. Не чувствовалось дистанции, что она народная артистка Советского Союза, а я начинающий певец.
По возвращении в Москву Мордюкова пригласила меня в гости в свою однушку. Я обалдел от того, в каких скромных условиях жила такая великая актриса. Стал время от времени ее навещать. Даже приводил к ней своих сокурсников по ГИТИСу. «Пусть все приходят! - говорила Нонна Викторовна сестрам. - Лишь бы Юлик пришел и побыл со мной рядом».
Когда я долго не появлялся, она звонила коменданту общежития ГИТИСа и спрашивала: «Все ли в порядке у студента Юлиана Васина? Хорошо ли он ест? И меняют ли ему постельное белье?» А потом и вовсе предложила: «Переезжай ко мне! Зачем тебе общежитие? Поставим на кухне раскладушку. Будешь на ней спать». И я действительно несколько месяцев жил у нее. Понимал, что я ей нужен. Ее сестры потом объясняли, что я напомнил ей погибшего сына. «Ты продлил ей жизнь, - благодарили меня они. - Если бы не твое появление, она могла бы покончить с собой».
Наряды из табачного ларька
- Коллеги Мордюковой почему-то были уверены, что нас связывала постель. Один раз мы пришли с ней в Дом кино. И в туалете она случайно услышала разговор Людмилы Гурченко и Клары Лучко. «Мордюкова-то совсем ку-ку, - шушукались они. - Завела себе молодого любовника. Парню, наверное, лет 17 - 18». Возмущенная Нонна Викторовна устроила им скандал и кричала на весь туалет: «Девочки, вы понимаете, что бывает такое понятие, как дружба?»
Дружить с ней мы продолжали еще много лет - до самой ее смерти. Я снял ее с этого жуткого снотворного. Подарил ей маленький радиоприемничек, чтобы она слушала музыку и под нее засыпала. Периодически вытаскивал ее на прогулки и водил по подземным переходам, где ей нравилось делать покупки.
«Нонна, где ты одеваешься? - спрашивала ее Лучко. - Вот я покупаю одежду за границей - в Англии, во Франции, в Италии». «А я все покупаю в табачном ларьке», - шутила в ответ Мордюкова.
На момент нашего знакомства она нередко выступала за еду. В каких-то колхозах устраивали с ней творческие встречи. Давали ей за это мешок картошки, мешок моркови и какие-нибудь куриные окорочка.
Я эту практику прекратил. «Вы должны получать деньги, - объяснил я ей. - И деньги большие». Торговаться Нонне Викторовне было непривычно, и по финансовым вопросам она начала отсылать всех ко мне.
Я фактически стал ее продюсером. Вытаскивал из лопнувшего «Мост-банка» ее гонорар за фильм «Мама». А когда Виктор Черномырдин вместо однушки выделил ей трехкомнатную квартиру, мне пришлось разруливать неприятную ситуацию с поэтом Ильей Резником, который проживал в этой квартире до нее и оставил ей неоплаченный долг на бешеную по тем временам сумму за телефонные переговоры с Америкой.
Трупы врагов
- Упорно записывали меня в любовники и к другой моей великой подруге - Людмиле Зыкиной. Помню, в документальном фильме на НТВ какой-то режиссер уверял, что это она пробила мне в 20 лет сольный концерт в Театре эстрады и выступление перед королевой Англии. Мне хотелось его просто убить.
В то время я даже не был знаком с Людмилой Георгиевной. Наше знакомство произошло несколькими годами позже, на гастролях в Волгограде. Я вышел из своего номера в гостинице. А из номера напротив синхронно вышла Зыкина и сразу же предложила: «Если хочешь есть, заходи ко мне! У меня котлетки есть». Она всегда возила с собой кастрюльки с домашними котлетками. Это у нее была привычка со времен Советского Союза.
Потом мы с ней долгое время просто дружили. Я у нее ничего не просил. Даже трудовую книжку в ее ансамбль «Россия» не положил, когда была такая возможность. Зато могу похвастаться, что на мое 30-летие Зыкина подарила мне картину, вышитую своими руками, и бесплатно пела для меня.
Празднование происходило во время гастролей в Комсомольске-на-Амуре. Мы плавали по Амуру на кораблике, который дал нам мэр города. И весь Комсомольск собрался на берегу, чтобы послушать Людмилу Георгиевну.
А уже незадолго до ее смерти мы спели вместе песню «Мать и сын», которую специально для нас написали Пахмутова и Добронравов. Этим я тоже горжусь.
Из эстрады она мало с кем пела. И вообще не любила дуэты. Премьера нашей песни должна была состояться на моем сольнике в «России». У Зыкиной был жуткий диабет. Сахар поднимался до 30 и выше. Я уже думал, что она не приедет. Но Людмила Георгиевна все-таки приехала и вышла на сцену. Зал встал и десять минут ей аплодировал. А потом скорая помощь увезла ее в больницу.
К сожалению, таких артистов, как Зыкина, как Мордюкова, как Баянова, у нас практически не осталось. Сейчас все заполонили персонажи типа Ольги Бузовой и Дани Милохина, которые непонятно что делают на сцене. Мне они неинтересны. Я всегда шел поперек шоу-бизнеса. Ни разу не участвовал в «Песне года». Не получал премию «Овация». И ничего, как-то это пережил. На телевизоре жизнь не заканчивается. Не стоит убиваться, если тебя там нет. Лучше подождать на берегу, когда мимо тебя проплывут трупы твоих врагов.
- У меня с детства не было вариантов выбора, кем быть - космонавтом, инженером или водителем трамвая, - признался Юлиан. - Я всегда знал, что буду артистом. В своей родной Коломне еще в школьные годы давал концерты. А после 7-го класса поехал в Москву и предпринял попытку поступить на драматическое отделение в ГИТИС.
Курс тогда набирали одна из моих любимых актрис Людмила Касаткина и ее муж - режиссер Сергей Колосов. Конкурс был - 100 человек на место. Я успешно прошел все три тура прослушивания. Нужно было подавать документы. А подавать мне было нечего. Я вынужден был признаться, что еще учусь в школе.
Меня пригласили к Касаткиной и Колосову. «Зачем же ты нас так обманул?» - спросила Людмила Ивановна. «Очень хотелось испытать себя», - объяснил я. «Если бы у тебя были документы об окончании школы, мы бы тебя взяли, - сказала она. - Но мне кажется, что твое призвание - пение. Тебе лучше идти учиться на певца».
Домой в Коломну я вернулся расстроенный. В школу ходить не хотел. Ну какая школа, когда меня уже почти приняли в артисты?! И тут пришла неожиданная идея - перейти на экстернат. В советское время эта форма обучения использовалась очень редко. У нас в городе я был единственным за долгие годы.
Разрешение мне давали чуть ли не на уровне горкома партии. Я целый год готовился и сдал экзамены сразу за два года. А когда получил школьный аттестат, случайно услышал по радио, что на эстрадном отделении ГИТИСа впервые набирает очный курс знаменитый режиссер Иоаким Шароев, у которого заочно учились Алла Пугачева, Лайма Вайкуле и другие звезды.
Я вспомнил слова Касаткиной про мое призвание и решил поступать к Шароеву. Из 1300 претендентов он отобрал только 13. И в эту чертову дюжину попал я.
Как превзойти Паваротти
- Хотя наше отделение называлось эстрадным, певцов там не готовили. Тех же заочниц Пугачеву и Вайкуле учили по специальности «режиссер эстрадных и массовых представлений». Такая же специальность была по диплому и у меня. Но мне в виде исключения дали второй диплом - «артист эстрады». Специально для меня приглашали педагога по вокалу - звезду 60-х Тамару Миансарову, которая преподавала на отделении музыкального театра.
А самым главным моим педагогом был сам Шароев. Как-то он запер меня в кабинете и сказал: «Слушай меня внимательно и научишься, как надо петь! Голосов хороших много. Паваротти явно поет лучше тебя. Тягаться с ним бессмысленно. Но если ты будешь не просто брать ноты, а думать, о чем ты поешь, ты всех превзойдешь». Эти слова я запомнил на всю жизнь.
Благодаря Шароеву для меня сделали еще одно исключение и разрешили мне совмещать учебу с работой в концертах и съемками на телевидении, что студентам ГИТИСа строго запрещалось. Уже на первом курсе я принял участие во Всесоюзном конкурсе артистов эстрады и занял там 1-е место. Выступал я, кстати, с песней «Старый клен» Александры Пахмутовой, с которой еще не был знаком.
Потом Миансарова помогла мне записать на студии при ГИТИСе мою авторскую песню «Мне не хочется жить без России». С этой песней я пришел в редакцию народного творчества ЦТ к Ольге Молчановой, и она взяла меня в свою передачу «Шире круг».
Тогда было всего четыре телеканала, и одного эфира в этой передаче хватало, чтобы на следующий день проснуться знаменитым. Еще один эфир мне устроила легендарная Алла Баянова, с которой мы познакомились на каком-то концерте. Она позвонила на Первый канал и сказала: «У меня есть очень хороший мальчик. Его надо обязательно показать». К ее мнению прислушались и дали мне исполнить песню «Взгляните на пустующую вазу», которую мне написала Ирина Грибулина.
Еще Баяновой я был обязан своим сценическим именем. «Почему ты выступаешь как Юлиан Васин? - удивилась как-то она. - Это не звучит. Убирай фамилию! Будешь просто Юлианом».
Песня про Россию
- Я считаю, что мне в жизни очень повезло. Я приехал в Москву на стыке двух эпох - незадолго до распада Советского Союза. И успел заскочить в последний вагон уходящего поезда. Мальчику с улицы еще можно было куда-то прийти и без денег и блата получить поддержку. Если бы я приехал чуть позже, я бы вряд ли куда-то пробился.
Тогда уже вовсю разгулялся шоу-бизнес. А для него я был совсем не формат. Эдакая белая ворона. Это сейчас про Россию поют все кому не лень - кто искренне, кто ради того, чтобы выслужиться. А в начале 90-х такие песни были не в моде. И старый советский репертуар никто не перепевал. «Зачем тебе этот нафталин? - говорили мне продюсеры. - Ты же молодой парень. Тебе надо петь что-то современное. «Два кусочека колбаски», и вперед!»
Предлагали вложить в меня деньги. Но я посылал их всех на три буквы. Я с детства слушал пластинки Александра Вертинского, Изабеллы Юрьевой, Леонида Утесова, Клавдии Шульженко, которые собирал мой дедушка. На такой музыке меня воспитали.
Исполнять песни в стиле «Ласкового мая» я никак не мог. И продолжал петь то, что мне нравилось.
Интересная история получилась у меня с «Русским вальсом». В концертном зале «Россия» намечался концерт в честь Дня независимости. Его должно было снимать телевидение. «Чтобы туда попасть, нужна песня про Россию», - сказали мне. У меня была такая песня, с которой я выступал в передаче «Шире круг». Но мне захотелось сделать новую.
В то время у меня как раз началось сотрудничество с Александрой Пахмутовой. И по моей просьбе она со своим мужем Николаем Добронравовым написала мне «Русский вальс». Правда, долго сомневалась: «Зачем тебе песня про Россию? Может, лучше про любовь?» В итоге из концерта в «России» меня с «Русским вальсом» вырезали. А песня осталась и со временем потихоньку раскрутилась. Ее очень полюбил наш президент Борис Ельцин. И меня даже приглашали петь ее в Георгиевском зале Кремля перед английской королевой.
Смена белья
- Многих смущали мои близкие отношения с известными женщинами, которые были намного старше меня. На самом деле в этом не было ничего удивительного. Эти женщины прожили большую часть жизни в Советском Союзе и были потеряны в нашей новой демократической России. Не понимали, как им жить дальше. И вдруг они увидели мальчика, который тянулся к советскому наследию, знал и любил их старые песни и фильмы. Я стал для них своеобразным проводником из прошлого в настоящее и будущее.
Особые отношения у меня сложились с нашей великой актрисой Нонной Мордюковой. Я фактически заменил ей погибшего сына от Вячеслава Тихонова. Какие-то «фирмачи» подсадили его на наркотики. И он погиб от передозировки. После этого Мордюкова впала в жуткую депрессию. Чтобы уснуть, постоянно пила таблетки. Не хотела ни работать, ни вообще жить.
Лишь через полгода ее уговорили поехать на гастроли в Череповец. Там проходил большой концерт, посвященный Дню металлурга. В числе других артистов туда пригласили и меня. За кулисами ко мне обратились дети из местного танцевального коллектива, чтобы я помог им сделать фото с Мордюковой. Я подошел к ней и попросил ее сфотографироваться с этими детьми. Она посмотрела на меня взглядом гипнотизера и спросила: «А ты что здесь делаешь?» - «Пою, - ответил я. - Скоро пойду на сцену». - «А я пойду тебя послушаю», - сказала Нонна Викторовна.
Мое выступление ей понравилось. Она засыпала меня комплиментами. А уже на банкете после концерта мы общались с ней как добрые друзья. Меня поразила ее невероятная простота. У нее не было никаких понтов. Не чувствовалось дистанции, что она народная артистка Советского Союза, а я начинающий певец.
По возвращении в Москву Мордюкова пригласила меня в гости в свою однушку. Я обалдел от того, в каких скромных условиях жила такая великая актриса. Стал время от времени ее навещать. Даже приводил к ней своих сокурсников по ГИТИСу. «Пусть все приходят! - говорила Нонна Викторовна сестрам. - Лишь бы Юлик пришел и побыл со мной рядом».
Когда я долго не появлялся, она звонила коменданту общежития ГИТИСа и спрашивала: «Все ли в порядке у студента Юлиана Васина? Хорошо ли он ест? И меняют ли ему постельное белье?» А потом и вовсе предложила: «Переезжай ко мне! Зачем тебе общежитие? Поставим на кухне раскладушку. Будешь на ней спать». И я действительно несколько месяцев жил у нее. Понимал, что я ей нужен. Ее сестры потом объясняли, что я напомнил ей погибшего сына. «Ты продлил ей жизнь, - благодарили меня они. - Если бы не твое появление, она могла бы покончить с собой».
Наряды из табачного ларька
- Коллеги Мордюковой почему-то были уверены, что нас связывала постель. Один раз мы пришли с ней в Дом кино. И в туалете она случайно услышала разговор Людмилы Гурченко и Клары Лучко. «Мордюкова-то совсем ку-ку, - шушукались они. - Завела себе молодого любовника. Парню, наверное, лет 17 - 18». Возмущенная Нонна Викторовна устроила им скандал и кричала на весь туалет: «Девочки, вы понимаете, что бывает такое понятие, как дружба?»
Дружить с ней мы продолжали еще много лет - до самой ее смерти. Я снял ее с этого жуткого снотворного. Подарил ей маленький радиоприемничек, чтобы она слушала музыку и под нее засыпала. Периодически вытаскивал ее на прогулки и водил по подземным переходам, где ей нравилось делать покупки.
«Нонна, где ты одеваешься? - спрашивала ее Лучко. - Вот я покупаю одежду за границей - в Англии, во Франции, в Италии». «А я все покупаю в табачном ларьке», - шутила в ответ Мордюкова.
На момент нашего знакомства она нередко выступала за еду. В каких-то колхозах устраивали с ней творческие встречи. Давали ей за это мешок картошки, мешок моркови и какие-нибудь куриные окорочка.
Я эту практику прекратил. «Вы должны получать деньги, - объяснил я ей. - И деньги большие». Торговаться Нонне Викторовне было непривычно, и по финансовым вопросам она начала отсылать всех ко мне.
Я фактически стал ее продюсером. Вытаскивал из лопнувшего «Мост-банка» ее гонорар за фильм «Мама». А когда Виктор Черномырдин вместо однушки выделил ей трехкомнатную квартиру, мне пришлось разруливать неприятную ситуацию с поэтом Ильей Резником, который проживал в этой квартире до нее и оставил ей неоплаченный долг на бешеную по тем временам сумму за телефонные переговоры с Америкой.
Трупы врагов
- Упорно записывали меня в любовники и к другой моей великой подруге - Людмиле Зыкиной. Помню, в документальном фильме на НТВ какой-то режиссер уверял, что это она пробила мне в 20 лет сольный концерт в Театре эстрады и выступление перед королевой Англии. Мне хотелось его просто убить.
В то время я даже не был знаком с Людмилой Георгиевной. Наше знакомство произошло несколькими годами позже, на гастролях в Волгограде. Я вышел из своего номера в гостинице. А из номера напротив синхронно вышла Зыкина и сразу же предложила: «Если хочешь есть, заходи ко мне! У меня котлетки есть». Она всегда возила с собой кастрюльки с домашними котлетками. Это у нее была привычка со времен Советского Союза.
Потом мы с ней долгое время просто дружили. Я у нее ничего не просил. Даже трудовую книжку в ее ансамбль «Россия» не положил, когда была такая возможность. Зато могу похвастаться, что на мое 30-летие Зыкина подарила мне картину, вышитую своими руками, и бесплатно пела для меня.
Празднование происходило во время гастролей в Комсомольске-на-Амуре. Мы плавали по Амуру на кораблике, который дал нам мэр города. И весь Комсомольск собрался на берегу, чтобы послушать Людмилу Георгиевну.
А уже незадолго до ее смерти мы спели вместе песню «Мать и сын», которую специально для нас написали Пахмутова и Добронравов. Этим я тоже горжусь.
Из эстрады она мало с кем пела. И вообще не любила дуэты. Премьера нашей песни должна была состояться на моем сольнике в «России». У Зыкиной был жуткий диабет. Сахар поднимался до 30 и выше. Я уже думал, что она не приедет. Но Людмила Георгиевна все-таки приехала и вышла на сцену. Зал встал и десять минут ей аплодировал. А потом скорая помощь увезла ее в больницу.
К сожалению, таких артистов, как Зыкина, как Мордюкова, как Баянова, у нас практически не осталось. Сейчас все заполонили персонажи типа Ольги Бузовой и Дани Милохина, которые непонятно что делают на сцене. Мне они неинтересны. Я всегда шел поперек шоу-бизнеса. Ни разу не участвовал в «Песне года». Не получал премию «Овация». И ничего, как-то это пережил. На телевизоре жизнь не заканчивается. Не стоит убиваться, если тебя там нет. Лучше подождать на берегу, когда мимо тебя проплывут трупы твоих врагов.
