Ольга Владимировна, родившаяся в 1933 году, рассказывает про сталинский эксперимент раздельного обучения в школах. Я родилась в 1933 году. Первые два класса проучилась в деревне, а вернувшись из эвакуации в 1944-м, попала под эксперимент с раздельным обучением, который начался именно тогда.
Сначала своей школы не было, путешествовали по разным, потому что большинство школ были отданы под госпитали. В конце концов нам выделили школу в Калошином переулке, прямо напротив театра Вахтангова. Когда в здание театра упала бомба, все стекла выбило, поэтому окна в школе, когда она была госпиталем, были просто заделаны фанерой. А на полу был слой крови и гноя. Дети и взрослые скоблили этот пол вместе, иначе было не справиться. Зато это был наш класс, мы его отмыли, отчистили и мы учились в нем до самого конца. А в классе — одни девочки!
«Девочке повезло»
Один раз моей внучке одноклассники не дали листочка бумаги, когда она забыла дома все тетради. В моем классе такое было немыслимо: учителя и дети всегда очень помогали друг другу. Как-то раз классе в пятом учительница оставила маму после родительского собрания и говорит: «Вы знаете, что вашей девочке невероятно повезло?! — Мама сначала не поняла, а учительница объяснила. — Если она будет учиться в этом классе до конца, то так и не узнает, что плохо слышит». Я сидела на первой парте с левой стороны, прямо впритык к учительскому столу, и какой урок ни возьми, учитель всегда стоит рядом со мной, чтобы я могла все слышать.
Сейчас мне кажется, что директриса была чисто декоративным элементом, всеми делами занималась завуч, которая жила при школе. Очень жесткая и властная — в РОНО ее упрекали, что она устроила в школе женский монастырь. Но она была замечательная совершенно: небольшого роста, но при этом величавая. Преподавала географию и всегда приходила со стопкой Реклю — французского географа, труд которого был издан в восьми здоровенных томах. Они должны были дополнять наш маленький учебник.
А наша биологиня, как я уже потом поняла, скорее всего была из кольцовского окружения. Потому что когда я потом мужу рассказывала, что мы проходили в школе опыты Менделя, он не мог поверить. Ведь тогда уже начались преследования генетики. А я говорю, да святой истинный крест, меня хорошо учили. Биологиня нам рассказывала весь этот вейсманизм-менделизм-морганизмпод предлогом, что врага надо знать. Я думаю — господи, как же она рисковала-то?
Сначала своей школы не было, путешествовали по разным, потому что большинство школ были отданы под госпитали. В конце концов нам выделили школу в Калошином переулке, прямо напротив театра Вахтангова. Когда в здание театра упала бомба, все стекла выбило, поэтому окна в школе, когда она была госпиталем, были просто заделаны фанерой. А на полу был слой крови и гноя. Дети и взрослые скоблили этот пол вместе, иначе было не справиться. Зато это был наш класс, мы его отмыли, отчистили и мы учились в нем до самого конца. А в классе — одни девочки!
«Девочке повезло»
Один раз моей внучке одноклассники не дали листочка бумаги, когда она забыла дома все тетради. В моем классе такое было немыслимо: учителя и дети всегда очень помогали друг другу. Как-то раз классе в пятом учительница оставила маму после родительского собрания и говорит: «Вы знаете, что вашей девочке невероятно повезло?! — Мама сначала не поняла, а учительница объяснила. — Если она будет учиться в этом классе до конца, то так и не узнает, что плохо слышит». Я сидела на первой парте с левой стороны, прямо впритык к учительскому столу, и какой урок ни возьми, учитель всегда стоит рядом со мной, чтобы я могла все слышать.
Сейчас мне кажется, что директриса была чисто декоративным элементом, всеми делами занималась завуч, которая жила при школе. Очень жесткая и властная — в РОНО ее упрекали, что она устроила в школе женский монастырь. Но она была замечательная совершенно: небольшого роста, но при этом величавая. Преподавала географию и всегда приходила со стопкой Реклю — французского географа, труд которого был издан в восьми здоровенных томах. Они должны были дополнять наш маленький учебник.
А наша биологиня, как я уже потом поняла, скорее всего была из кольцовского окружения. Потому что когда я потом мужу рассказывала, что мы проходили в школе опыты Менделя, он не мог поверить. Ведь тогда уже начались преследования генетики. А я говорю, да святой истинный крест, меня хорошо учили. Биологиня нам рассказывала весь этот вейсманизм-менделизм-морганизмпод предлогом, что врага надо знать. Я думаю — господи, как же она рисковала-то?
